Я никогда не встречал этих людей, однако твердо знал, кто они такие. Я смотрел на них, пока не встретился взглядом с седовласым джентльменом. Сохраняя на лице то же строгое выражение, он коротко кивнул мне. На противоположной стороне во втором ряду сидел человек, которого я тоже знал. Овальное лицо, коротко подстриженные усики над маленьким ртом, темно-русые волосы – конечно, знакомая внешность, к тому же Джессика посадила его куда следовало, так как в петлице у Герберта Франклина Колкэннона торчала красная гвоздика.

Я виновато заморгал, увидев гвоздику. Вчера я так забегался, что совершенно забыл зайти в цветочный магазин, а потом они и вовсе закрылись. Конечно, я мог бы и утром залезть в первую попавшуюся лавку, но риск был непропорционально велик. «Я же представился публике, – подумал я в свое оправдание. – Колкэннон не примет меня за другого».

– Говорят, что наш друг зарабатывал себе на жизнь перепродажей краденого, – продолжал я. – Мне же он известен совершенно в ином качестве, а именно как почитатель философии. Абель Крау особенно ценил сочинения Баруха Спинозы. Поэтому позвольте мне прочитать несколько отрывков из его работ.

Я раскрыл переплетенный в кожу томик, который мы подарили Абелю и который я забрал назад, и прочитал два пассажа из раздела «Происхождение и природа эмоций». Рассуждения были суховаты, и публика слушала вполуха.

Закончив, я отложил Спинозу и открыл другую книгу, снятую минувшей ночью с полки у Абеля.

– Эта книга принадлежит Абелю, – сказал я. – В нее включены избранные места из сочинений Томаса Гоббса. В «Философических началах власти и общества» есть отчеркнутый абзац. Читаю: «Причина взаимного страха лежит частью в естественном равенстве людей, частью в желании каждого посягнуть на другого; из чего следует, что мы не вправе ожидать от кого бы то ни было заверений в непосягательстве и сами не можем дать таких заверений. Ибо если мы посмотрим на человека во цвете лет и задумаемся над тем, как хрупок его телесный состав, каковой, погибая, несет погибель духу, доблести и самой мудрости, и как легко даже слабому посягнуть на жизнь сильного, то не узрим основания для гордыни того, кто, полагаясь на силу, мнит себя поставленным природой над прочими. Те между собой равны, кто способен равно навредить другим, но те, кто способен нанести наибольший вред, то есть убить, могут быть убиты сами».

Перелистав несколько страниц, я остановился на другом отчеркнутом абзаце.

– А вот из «Левиафана», – объявил я. – «В природе человека суть три главных свойства, ведущих к раздорам: зависть, робость, честолюбие. Первое побуждает человека к выгоде, второе к безопасности, третье к известности».

Я положил Гоббса на Спинозу.

– Абеля Крау убили ради выгоды, – заявил я. – Человек, который это сделал, находится здесь, с нами.

Мои слова произвели должный эффект. Присутствующие словно разом затаили дыхание. В этот момент я смотрел на Каролин и Дениз. Они знали, что последует дальше, но мое заявление подействовало и на них. Они придвинулись ближе друг к другу: вероятно, драматичность ситуации заставила их забыть о вражде.

– Абель был убит из-за пятицентовика, – продолжал я. – Людей часто убивают из-за пустяков. Но данный пятицентовик – не пустяк. Его стоимость достигает четверти миллиона долларов. – По рядам прошелестело восторженное «ох!». – Поздно вечером во вторник Абель стал владельцем этой редкой монеты. Через двенадцать часов он был мертв.

Далее мне пришлось кратко остановиться на истории пяти легендарных никелей чеканки 1913 года.

– Дело кончилось тем, – говорил я, – что один из этих никелей попал в сейф человека, занимающего особняк в Челси. Однажды этот человек уехал вместе с женой из города. Вернуться они должны были только на другой день. И вот во вторник вечером двое грабителей, проломив световое окно, влезли в дом и обчистили его.

– Не брали мы никакого никеля! – Присутствующие встрепенулись и устремили взор на вскочившего Кролика Маргейта. – Да, не брали! И сейфа не открывали. Да, мы его нашли, но открыть или взломать не получилось. Мы и знать не знали ни о каком никеле.

– Это верно, не знали, – вставил я.

– И не убивали мы никого! Даже пальцем не тронули. Когда мы влезли, там никого не было, и когда смотались – тоже. Никакого касательства к убийству мы не имели. И к никелю не имеем.

Кролик плюхнулся на свое место. Рэй шепнул ему что-то на ухо. Тот обмяк на стуле. Не знаю, что сказал Кролику Рэй, может быть, заметил, что он только что признался перед Богом и людьми в совершенном преступлении.

– Совершенно верно, – продолжал я. – Воры-взломщики Кролик Маргейт и Харлан Риз ограничились кражей и вандализмом. – Услышав свое имя, Харлан вздрогнул. – Вскоре после того, как они покинули дом, на сцене появляется еще один взломщик, гораздо более опытный. Он вскрывает сейф в стене, берет оттуда золотые серьги, дорогие часы и монету. В тот же вечер он переправляет их Абелю и оставляет у него на определенных условиях.

Нет необходимости говорить, что мы получили деньги за сережки и часы, решил я, это к делу не относится. Людям совсем не обязательно знать все до последней подробности.

– В то самое время, когда второй взломщик передает Абелю Крау содержимое сейфа, – говорил я, – хозяин этого никеля и его жена неожиданно возвращаются домой. Воры не могли знать, что у них переменились планы. Итак, они возвращаются в город и видят, что их дом напоминает Рим после набега готов. И вот тут начинаются чудеса. Войдя к себе, супруги натыкаются на Третьего вора. Их избивают до потери сознания и связывают. Когда муж наконец приходит в себя и освобождается от веревок, он обнаруживает, что его жена мертва.

Я посмотрел на Колкэннона; наши взгляды встретились. Лицо его было совершенно бесстрастно, но у меня создалось впечатление, что ему сейчас хотелось бы оказаться где угодно, только не здесь. И еще он, наверное, понял, что не выкупит свой никель, во всяком случае сегодня. И вообще у него был такой вид, будто ему надоело плохое кино, но он решил досидеть до конца сеанса, чтобы узнать развязку.

– Он, естественно, звонит в полицию. На другой день его просят опознать второго взломщика, но он заявляет, что видит его в первый раз. Впоследствии он, правда, опознает одного из участников первого ограбления.

– Это было подстроено! – выкрикнул Кролик. – Он меня в жизни не видел. На испуг хотели взять!

– Скажем иначе, человек просто ошибся, – продолжал я. – Еще бы, ему столько пришлось пережить! Убита жена, обчищен дом, пропала монета, стоящая целое состояние. И вот что интересно, – добавил я, опять глядя на Колкэннона. – В перечне пропавших вещей он не указывает этого никеля. Словно бы его и не было. А ведь потерпевший, как известно, обязан сообщать полиции о любой пропаже, для того чтобы получить страховку. Но наш джентльмен, видимо, не желает иметь дело со страховой компанией. Почему, спросите вы. Объясняю. Никель не был застрахован. По той простой причине, что к нашему джентльмену он попал незаконным путем.

– Это уж слишком! – вдруг заявил Колкэннон, к удивлению не только публики, но и меня самого. Он поднялся с места и обратился ко мне: – Меня обманом заманили сюда. Я не был знаком с покойным мистером Крау. Да, я не сообщал полиции о пропаже никеля 1913 года и у меня действительно не было страховки. Но вовсе не по той причине, о которой говорит этот господин. У меня нет и никогда не было такой монеты.

– Поначалу я тоже так думал, – признался я. – Тоже думал, что у вас фальшивка. Чтобы установить, какой никель у вас, я навел справки по поводу всех пяти экземпляров, и все они оказались на месте. Четыре монеты находятся в музейных хранилищах, а пятая – в частной коллекции. Этот никель долгое время был в обращении, и его легко отличить от других и, уж конечно, оттого, который я самолично извлек из вашего сейфа.

По рядам опять прокатился шумок. Я так увлекся, что выдал себя. Теперь и младенцу ясно, кто был вторым взломщиком. Ну что ж, и на старуху бывает проруха.