– Дальше.

– Возможность вторая. Ты сейчас продаешь ее мне. Плачу наличными. Выкладываю необлагаемые сотенные и полусотенные купюры.

– Сколько этих необлагаемых, Абель?

– Пятнадцать тысяч.

– Пятнадцать тысяч за вещь, которая стоит полмиллиона?

Абель не ответил.

– Возможность третья. Ты оставляешь монету мне, я продаю ее как можно дороже и половину вырученной суммы отдаю тебе. Такие дела делаются без спешки. Поспешишь – людей насмешишь. Но и тянуть ни в коем разе не следует. Может быть, я найду подходящего клиента. Может быть, эта verdammte монета застрахована в какой-нибудь компании, имеющей дело с перекупкой краденых вещей. Страхование – деликатнейшая штука, тут надо держать ухо востро. Может быть, Колкэннон недавно ее приобрел и успел застраховать. А может быть, он вообще не страхует свои монеты, считает банковский сейф лучшей страховкой. Но прежде чем отнести этот никель в банк, хотел заказать приличный футляр.

Он развел руками, вздохнул:

– Может быть, может быть, может быть, как видишь, сплошные «может быть». Я старый человек, Бернард. Забирай свою монету, избавь меня от головной боли. Зачем мне портить себе жизнь? Денег у меня хватает.

– Все-таки сколько будешь просить за монету?

– Я уже сказал тебе: не знаю. Хочешь примерную сумму? Хорошо, я возьму ее с потолка. Сто тысяч. Красивое, круглое число, разве нет? Может быть, удастся получить значительно больше, но не исключено, что и этого не получу. Все зависит от обстоятельств. Вот тебе мой ответ.

– Значит, сто тысяч.

– Может быть.

– И наша доля – пятьдесят тысяч?

– Смотри-ка, в уме сосчитал!

– А если мы берем сегодня и наличными?

– Какую я сумму называл? Ах, да, пятнадцать тысяч. Плюс две с половиной за серьги и часы. Итого семнадцать тысяч пятьсот. – Абель тоже обошелся без карандаша и бумажки. Мы оба были математическими гениями. – Я тебе вот что скажу, Бернард. Чтобы не мелочиться, давай округлим. Бери двадцать тысяч за все про все. Я не жадный.

– Или две с половиной сейчас плюс половина того, что ты выручишь за монету.

– Если она настоящая. Если я что-нибудь получу. Если найду покупателя!..

– А если сделаем так: три тысячи за сережки и часы плюс половина от выручки за монету?

Абель подумал:

– Извини, Бернард, не могу.

Я посмотрел на Каролин. У нас был выбор: сразу же по десять тысяч на нос за одну вылазку или же чуть больше десятой части суммы на обоих плюс перспектива последующего богатства и т. д.

– Решай сам, Берни.

– Я подумал, ты...

– Ага. Решай сам.

«Бери и беги, – нашептывал внутренний голос. – Бери живые деньги и черт с ними, с перспективами». Лучше синица в руках, чем журавль в небе. Внутренний советчик был не оригинален, зато зрил в корень.

Да, но стоило ли слыть за жалкого фраера, которого сгубила жадность? И вообще каково это – знать, что ты при своих десяти тысячах, а у Абеля шестизначный барыш?!

У меня есть козырь против суждения Спинозы, которое привел Абель. «Гордыня, зависть, алчность – вот в сердцах три жгучих искры, что вовек не дремлют». Это из Дантова «Ада», песня шестая. Мне сердце жгли все три эти искры, не говоря уже об эклере и арманьяке.

– О'кей, – сказал я. – Беру две с половиной тысячи.

– Если тебе нужно хорошенько подумать...

– Меньше всего на свете мне сейчас хочется думать.

Он улыбнулся и снова стал благодушным, добрым дедушкой.

– Я сейчас, – сказал он, вставая. – Сладкого еще много, и кофе, и выпивка. Угощайтесь, дети.

Пока Абель был в другой комнате, мы с Каролин выпили в ознаменование успешного завершения сегодняшней операции. Возвратившись, Абель отсчитал пачку двадцатидолларовых купюр. Потом спросил, не возражаю ли я против сотенных. «Нисколько, – заверил я его, – я готов взять хоть миллион таких бумажек». Абель вежливо хмыкнул.

– Присматривай за никелем, – предупредил я его. – Воровство кругом.

– Ни один взломщик сюда не заберется.

– Гордий тоже думал, что никто не сумеет развязать его узел. И троянцы попались на коня. Надо помнить уроки истории.

– Гордыня губит – ты это хочешь сказать? – Он положил мне руку на плечо. – Швейцар у нас глядит во все глаза. В лифте всегда лифтер. И ты видел запоры на моих дверях.

– А пожарная лестница?

– Она у нас на фасаде. Полезешь, сразу с улицы увидят. Окно, выходящее на улицу, забрано стальной решеткой. Нет, оттуда никто не заберется. Надеюсь, что сам сумею выбраться, если вдруг пожар. – Он улыбнулся. – У меня для никеля есть такое местечко, где его никогда не будут искать. И вообще о нем никто ничего не узнает.

Глава 5

Не знаю, почему я провел остаток ночи у Каролин. Сладкое, кофе и алкоголь, треволнения, которых хватило бы на месяц обычной жизни, – все это взбудоражило и опьянило нас. Кроме того, ни у нее, ни у меня не было никаких жизненно важных дел. Я хотел, чтобы мы поехали ко мне, но к ней рано утром должна была прийти клиентка с гигантским шнауцером, – черт его знает, что это такое! Нам не попались такси на авеню Западной стороны, пришлось топать до Бродвея. Там мы взяли машину и прикатили в Деревню, где шеф начал плутать, несмотря на разъяснения Каролин. В конце концов мы плюнули и прошли пешочком пару кварталов до ее Арбор-Корт. Надеюсь, водитель не промотает полученные чаевые. Лет эдак через семь – десять, глядишь, это будет целое состояние.

У Каролин я достал из дипломата шагаловскую литографию и приложил ее к стене над плетеным креслом. (Вот, если вникнуть, еще одна причина моего путешествия в Нижний Манхэттен – доставить литографию в целости и сохранности.) Смотрелась она на новом месте неплохо, но Каролин показалось, что коврик у кресла не очень с ней гармонирует, и потому она решила сначала заказать для литографии рамку. Потом она налила себе выпить перед сном, а я стал делить добычу. Получив свою долю, Каролин пересчитала бумажки и негромко присвистнула:

– И это за одну ночь! Неплохо, а? Может быть, для настоящего грабителя это семечки, но когда живешь уходом за собаками... Знаешь, сколько шавок мне нужно выкупать, чтобы получить такие деньги?

– Много.

– Не то слово!.. Постой, кажется, ты мне малость недодал. Или вычел за Шагала?

– Ни в коем случае.

– Да, но ты мне дал двенадцать сотен, а это на полсотни меньше половины. Не хочу мелочиться, но...

– Ты забываешь о накладных расходах.

– Какие расходы? Такси? Ты заплатил туда, а я обратно, вот и все расходы.

– А «Этика» Спинозы?

– Я думала, она тебе попалась с партией книг в красивых переплетах... Или ты исходишь из ценности книги, а не из ее стоимости? Мне, конечно, без разницы, и все же...

– Я купил «Этику» в магазине Бартфилда на Пятьдесят седьмой улице. Выложил ровно сотню. Это без налога на покупку, потому что я сам зарегистрирован как книгопродавец.

– Сотню за эту книжку? – Каролин вытаращила глаза.

– А что? Цена обычная.

– Но ты сказал Абелю...

– Что она досталась мне почти даром? Да, сказал. И думаю, он поверил. И еще я думаю, что наш подарок принес нам лишних пять сотен за сережки и часы. Сама видела, как он растрогался.

– Господи, – протянула Каролин, – я еще многого не понимаю в этом деле!

– Многого никто не понимает.

– Где это видано, чтобы делать презенты барыге?

– А где это видано, чтобы барыга рассуждал о Спинозе?

– Тоже верно. Ты точно не хочешь еще хлебнуть на ночь?

– Точно.

– А ты знал, что никель стоит так дорого?

– Имел некоторое представление.

– И виду не подал, когда к Абелю ехали. А я вообще ни о чем не догадывалась.

– Это я фасон давил.

– А-а... – Она вскинула голову и пристально на меня посмотрела. – Знаешь, я рада, что мы не взяли по десять тысяч. Играть, так по-крупному. Хотя они здорово пригодились бы, эти десять тысяч. Братишке операцию надо делать. Слушай, а когда он ее загонит?

– Трудно сказать. Может завтра же сбагрить, а может полгода прочикаться.